Виталий Третьяков публикует «Письмо не Б.Н. Ельцину»
В подзаголовке статьи в «Независимой газете» указывается на «Особое мнение одного из подписантов вчерашнего письма Б.Н. Ельцину». Третьяков имеет в виду публикацию письма главных редакторов в связи с происходящими вокруг «Известий» и «Комсомольской правды» событиями.
(Подробнее о конфликте вокруг «Известий» – в лонгриде нынешнего выпуска.)
Главный редактор «Независимой» указывает, что скандалы, разгоревшиеся вокруг «Известий» и «Комсомольской правды», освещаются в прессе более, чем «аналогичные коллизии, давно уже отгремевшие в разных московских редакциях».[note]Третьяков, Виталий. «Письмо не Б. Н. Ельцину». «Независимая газета», 22 апреля 1997.[/note] В пример такой коллизии он приводит отставку главного редактора газеты «Сегодня» Дмитрия Остальского и уход из нее группы журналистов.
«Пикантность нынешней ситуации в том, что во времени совпали конфликты двух редакций с финансово-промышленными группами, тяготеющими к конкурирующим и во многом противоположным политикам, — пишет он. — «Известия» грешат на Черномырдина, «Комсомолка» – на Чубайса. Следовательно, в данном случае речь не идет о заговоре Чубайса против «свободной прессы», хотя Анатолий Борисович, насколько я его знаю, любит и заговоры, и только ту свободную прессу, которая понимает пределы свободы так же, как и он сам. Дело все-таки в объективной тенденции, в каком-то законе. В законе рынка, связанного с государством, зависящего от государства, нежизнеспособного без государства. Вот почему рыночник Ч-1 и антирыночник Ч-2 действуют одинаково. То есть по одной схеме, но с разными конечными установками. Отсюда легко сделать вывод, что если Ч-1 победит редакцию Х, а Ч-2 – редакцию Y, то конкуренция сохранится, то есть сохранится свобода слова как разность политических воззрений конкурирующих финансово-политических групп. Это, однако, не может успокоить ни журналистов обоих изданий, ни тем более поклонников каждой из газет. От перемены мест слагаемых сумма не изменится. Изменятся сами слагаемые».
Далее Третьяков переходит к опыту своей газеты. «Юридический статус «НГ» сегодня прост, как слеза старушки, пришедшей в сберкассу после реформы Гайдара: закрытое акционерное общество, контрольный пакет акций – у Объединенного банка, — пишет он. — Я – главный редактор и одновременно генеральный директор этого АО. Обладатель контрольного пакета может снять меня с должности практически в любое время. Об этом объявлено (по моей просьбе) коллективу. Сопротивляться я не буду, ибо лишь обстоятельства, но отнюдь не Объединенный банк заставили меня скрепить своей подписью уставные документы АО. Умерла ли вследствие этого свободная «Независимая газета» или свободная пресса? Времен 1990-1992 годов – да. Вообще — нет. Ни одна монополия в России (в силу размеров страны хотя бы) не может быть абсолютной. В СМИ – тем более. Это не газовый комплекс и даже не МПС. Если наши рыночники, постоянно с 1993 года, а теперь особенно тяготеющие к идеологическому и финансовому монополизму, подчинят себе всю в широком смысле демократическую прессу, включая электронные СМИ, они сами, а тем более миллионы простых читателей обратятся к чтению левых, коммунистических газет».
При этом он отказывает «Известиям» в звании «лидера свободы слова и независимой прессы в России». «Это отчетливо партийная газета гайдаровско-чубайсовского направления, безусловно – самое авторитетное и мощное издание этого крыла, — поясняет он. — То есть уже по определению «выбивание» «Известий» с информационного поля ослабляет не свободу печати в целом, а лишь представительство на этом поле одной идеологии. «Комсомолка» более лабильна, менее связана партийными пристрастиями, более плюралистична. Она не любит не рынок, а лишь некоторых его апологетов с некоторыми их замашками. <…> Тем, кто призывал других провести рыночный эксперимент на себе, придется и самим пройти по этому пути. Стоит это сделать с достоинством. Президент здесь не поможет».
«Не будем вводить в заблуждение других и себя, — заключает он. – Главный редактор сегодня – это такой же наемный работник, просто гораздо лучше других оплачиваемый и имеющий больше шансов получить солидное отступное, если согласится уйти без скандала. А рядовые журналисты сегодня так же беззащитны, как и все остальные наемные работники. И пора им, рядовым журналистам, задуматься об этом и превратить свои дурацкие союзы журналистов в профсоюзы, занимающиеся не политикой, а прежде всего материальными и профессиональными правами своих членов. Главные редакторы, ребята, вам в этом не помощники. Организуйтесь наконец сами». Вспоминает он и об октябре 1993 года, когда «власть попробовала ввести в Москве цензуру и «НГ» одна из немногих вышла с белыми пятнами вместо снятых материалов». «На это обратил возмущенное внимание только Запад, — замечает он. — А свободная российская пресса в лице тех, кто четко занял сторону одной из враждующих группировок, не возмутилась, не писала писем, не требовала от президента свободы слова. Позднее прозрение — тоже прозрение. Конечно, оно печальнее раннего. Но — снявши голову, по волосам не плачут. Однако даже октябрь 93-го не ликвидировал свободу печати в России, даже июнь-июль 96-го не отменили полностью свободу слова на ТВ, хотя пропаганда там усилилась. Просто сейчас, чтобы узнать всю правду, надо читать 20 газет и смотреть все телеканалы. Что либо дорого, либо обременительно для обычных людей. Но и это — плата за реформы, идущие через пень-колоду и до сих пор не в интересах основной массы населения». Он предрекает, что «не только два Ч, но и московский Л создаст свою информационную империю», что к нему потекут — да уже потекли — журналисты. А поскольку все империи идеологизированы, то до полной победы одной группы над всеми другими, что теперь в России нереально, свобода слова сохранится. Хотя бы как поле орудия мордобоя конкурирующих групп. А вот то, что нет единой журналистской корпорации, нет корпоративной солидарности журналистов и особенно главных редакторов, проявляемой не избирательно (как сейчас), а постоянно, нет добросовестной конкуренции в прессе, это действительно печально.
Он считает, создание Академии свободной прессы с учреждением президентских премий «не спасло», «ибо корпоративная и профессиональная этика была нарушена прежде всего теми, кто эту Академию под крылом Кремля создавал».
О врученной журналистам премии Академии читать здесь, о премии президента России, врученной журналисту Отто Лацису, — читать здесь.
«И вот президент России, вручив по просьбе Академии премию российскому журналисту, сам поехал получать премию немецкой прессы, — добавляет он. — Немецкие журналисты писем Колю не пишут, а сами решают, дать или не дать канцлеру премию. Вот в этом году выбрали нашего президента. Может быть, Академия свободной прессы, в которую я не вхожу, но которой осмелюсь дать совет, отменит премию от власти для журналистов, а учредит премию от журналистов для власти? И за 1997 год вручит ее либо Ельцину, либо Чубайсу, либо Черномырдину. В зависимости от того, кто из них найдет лучший выход из сложившейся ситуации. А с другой стороны, как его найти? Куда ни кинь – всюду клин».
Под конец письма он выражает солидарность с теми, кто пытается отстоять независимую журналистику в «Известиях» и в «Комсомольской правде», но признает, что ничем не может помочь, «кроме слов и советов, которые мало стоят и к которым еще меньше прислушиваются». «Боритесь за свои права всеми законными средствами, — заключает он. – И, может быть, победите».